Тихо.
Сквозь густые облака на поляну пробивается солнце. Весеннее солнце, теплое, однако все знают, что в Дан Морохе снег лежит круглый год. Повезет тому дварфу, который за свою жизнь выберется из Дан Мороха, ибо некоторые так и живут, ошибочно полагая, что везде в мире земля укрыта белым пушистым и холодным ковром снега. Что с них взять, дварфы-рудокопы, живущие в небольшом горном поселении на два десятка выбитых в горах норах-домиках, разрабатывающие рудоносные жилы, и торгующие металлами со столицей, Айронфорджем. Тихо.
Посреди поляны стоит огромный дуб. Настолько огромный, что на десятки ярдов вокруг не растут деревья, уступая перед могуществом короля деревьев. Корни, будто громадные черви, вгрызаются в покрытую толстым слоем снега, мерзлую землю. Старик-дуб прочно засел в Дан Морохе, отвоевав себе в лесу место, затенив его своими могучими ветвями так, что ни одно дерево не осмелилось расти рядом, отдав поляну во власть дубу.
***
Марика возвращалась домой с озера, на котором в ледяной воде стирала белье. Руки постепенно отогревались в рукавицах. На ней была толстая волчевка, теплые кожаные штаны, унты. Рыжие волосы она каждое утро заплетала и прятала под платок, как любая замужняя дварфиха. Вот, вернется сейчас домой, достанет из амбара крупы, и будет ее мужу и детишкам каша. А так как любому мужчине не прожить без мяса, сходит Марика в холодный погреб, где на выбор есть вяленая крольчатина, рыба из того же озера, полосками лежит строганина. А чтоб детишки, старший Туг, и младшая Ярида не застудились на холодном ветру, возьмет Марика еще немного брусники, которой после зимы осталось совсем мало. Пойдет завтра Марика с мужем бруснику собирать.
Улыбнулась Марика, вспомнив про бруснику. Ведь так именно она с Миртом и познакомилась. Собирала в лесу бруснику, заморилась, села передохнуть, а тут вдруг медведь – и в лукошко, бруснику есть. Вскочила Марика, испугалась, но обозлилась сразу же, и давай медведя отчитывать. А медведь будто бы и понял ее, от лукошка отошел, понурившись, и давай к Марике ластиться, дескать, не виноват я, больно уж искушение большое. А когда хозяин мишки пожаловал, Мирт, так и вовсе оторопел: выходит он на поляну, а под большим, огромным дубом сидит девушка, и медведя его, вечного спутника и в охоте помощника, что кота за ушами чешет. А грозный зверь на спину норовит улечься, да пузо под ласковые руки подставить. Так они и встретились.
Зарделась вдруг Марика, вспомнив, как на следующий год пошли они, уже муж и жена, за брусникою. Собирает Мирт бруснику, торопится. Норовит первым лукошко собрать. Собрать первым, чтоб передохнуть, да и перед женою побахвалиться, вот он мол какой я, скорый да удачливый. Собрал Мирт лукошко, утер пот, оглянулся на Марику, а она все еще собирает, хотя уж на две трети корзинка полная. Но не видел Мирт корзинки мариковой, потому как смотрел он на женушку, что спиною к нему повернувшись собирала бруснику. Обуяла Миртом страсть весенняя, подошел он к Марике тихо, погладил ее нежно, посмотрел что медведя рядом нет. После этого Туг и появился.
Так вот, вспоминая, дошла Марика до дома своего. Развесила белье, собралась было в дом уйти, обед стряпать, когда окликнула ее Дара, соседка:
- Марика, а пойди сюда, милая!
Подошла Марика, а на Даре лица нет.
- Случилось что? – спрашивает Марика.
А Дара разревелась вдруг, уткнулась в волчовку Марикову, и слова сказать не может. Обняла ее за плечи Марика, погладила. Притихла Дара, вскорости. Да и не мудрено, потому как все в поселении знали о руках Марики. Золотые руки были у нее. Всякую боль утихомиривали, всякий недуг излечивали. А бывало так, что и у смерти забирала дварфов Марика, руками своими чудотворными. Завалило ли в шахте кого, подрали ли звери на охоте, придет Марика, руки приложит, губами пошепчет, глядишь, и застучит сердце, и пойдет воздух в легкие.
- Что с тобою, Дарушка? – спросила Марика.
А Дара посмотрела на нее, и вновь расплакалась, но уж собралась, и сквозь слезы процедила:
- Пришел медведь ваш, один, без Мирта…детишки твои с мишкой обратно в лес пошли.
И вновь разрыдалась.
Опустились руки у Марики. Чудотворные руки ее вдоль тела вытянулись. Затряслись губы ее, заблестели слезы в глазах, а солнце, издеваясь, играло лучиками в бусинках слез. «Не смей» сказала себе Марика. Запахнула волчевку и побежала дорожкою вытоптанною в лес. Со всех ног побежала. «Только бы успеть, только бы успеть», в голове ее одна мысль пульсировала.
Привела дорожка к поляне большой, с дубом огромным посередине. На полянке уже стоит с десяток охотников, со всего поселения собравшихся. Смотрят все на Марику, понурившись, разводя руками, сочувствуя. Подбежала Марика, растолкала охотников.
Лежит Мирт бездыханно, без ружья, и топор сломанный. Вцепившись в горло тролля лежит. И тролль, лапами своими, трехпалыми, сжал горло Мирта-охотника. Сцепившись лежат, обнявшись что друзья неразлучные. Только вот руки у Мирта, мужа Марики холодные. И тело его бездыханное. Обняла мужа Марика, зашептала.
- Хватит, дочка, не вернешь его. Марика! – старый охотник, подошел к вдове, положил руки на плечи ей. Трясутся плечи у Марики. Некому унять боль ее.
- Детишек мы твоих не пустили сюда. Не гоже им на такое смотреть.
Поднялась Марика, осмотрелась. Тихо. Полянка большая, а на дальнем конце, лежит что-то в снегу. Отошла Марика, посмотреть. А охотники вдруг всполошились все, вскинули ружья, топорами ощетинились. Увидели они тролля на краю поляны, что к дереву прислонился.
- Не стреляйте! – крикнула Марика. Обернулись на нее дварфы. – Не стреляйте, в него, пожалуйста!
Сказал тролль, слова путая, и коверкая:
- Много лет мы жили в мире, пусть и худом. Но уж лучше пусть так и останется.
Дочка моя, Ари’ная, гуляла тут, с оленем своим. Собирала бруснику, с женихом ее, Зиг’атом. Дух Земли тому был свидетелем. Позарился охотник ваш на оленя, видимо. Но не в оленя попал, в доченьку. Остальное вы видите.
Посмотрели охотники на следы, подошли к Марике, замерли. В купели снега белого, как королева ледяная, троллица лежит. Голубая лежит, ни кровиночки на лице. И рана в груди безобразная. Разворочено все выстрелом.
Оглянулась на тролля Марика. А он потупил взор, согнулся весь, дрожит клюка в руке. Не выдержал тролль, упал в снег. Подошла Марика, обняла тролля. Руками своими, чудодейственными. Потому как отдал душу духам тролль. Зашептала Марика, обветренными, потрескавшимися губами зашевелила.
- Не время вам еще, рано вам.
Задышал тролль, понемногу, закашлялся.
- Лучше б умер я, тут, рядом с дочкою. – прошептал.
***
С той поры живет Марика с сыном своим Тугом, что уже в шахтах подмастерьем работает, с дочкой Яридою, что вышивает дома, да в хозяйстве Марике помогает. А медведь с той поры пропал. Искали его всем поселением. Ушел он, и не вернулся. И не видел его никто более.
Ходит Марика к озеру, белье стирает. И на месте, где прорубь, всегда ждет ее либо рыбы корзина полная, либо мясо вяленое – не забывает ее тролль, да и можно ли?
Раз в год, весною, день в день ходит Марика на поляну, где дуб-великан раскинувшись дремлет. Снимает косынку там, и плачет в нее. А косы у нее не рыжие. Седые стали, с того самого дня.
И на поляне этой всегда тихо.
